Вот что сообщала газета воздушной армии на 2-м Украинском фронте «Советский пилот» в номере от 16 января 1945 года. «...При подходе к цели зенитный снаряд попал в кабину самолета старшего лейтенанта Сорокина. Осколками были повреждены управление и гидросистема, летчик тяжело ранен в ногу. Превозмогая жгучую боль, собрав воедино всю силу воли, Сорокин зашел на цель, сбросил бомбовый груз и благополучно привел малопослушный в управлении самолет на свой аэродром...». Предоставляем слово Михаилу Савельевичу...
Это случилось в декабре 1944 года, когда войска 2-го Украинского фронта, вели бои на подступах к Будапешту. Наша 218-я авиационная бомбардировочная дивизия в то время дислоцировалась на аэродроме Дебрецен. Отсюда наносились бомбовые удары с воздуха по живой силе, технике и резервам врага. Боевое задание, которое нам предстояло выполнить 8 декабря 1944 года, было нелегким. Намечалось разрушить мосты и переправы через Дунай у Эстергома — важного узла сопротивления немецко-фашистских войск. Вспыхнула в воздухе зеленая ракета. Соблюдая строгую очередность, двухмоторные бомбардировщики порулили на взлетную полосу. Мы — ведущие левого звена первой эскадрильи. Нашу девятку, а значит, и полк, вели его командир подполковник Прокофьев со штурманом Каменским. Вторая и третья эскадрильи шли на дистанции 250—300 м друг от друга с небольшим превышением. Истребители сопровождения пристроились по сторонам, выше полковой колонны, и мы взяли курс на цель. Вот и линия фронта. Далеко внизу передний край, там идет напряженный бой. Сквозь утреннюю дымку и облака разноцветного дыма тускло просматривались разрывы снарядов и вспышки орудийных выстрелов. Даже на высоте полета — 2500 м чувствовался запах гари и порохового дыма. Сразу же за линией фронта нас атаковали истребители противника. Они пытались незаметно зайти с задней полусферы, но были взяты в клещи нашими истребителями сопровождения. Завязался воздушный бой. Отдельным фашистским стервятникам удавалось прорваться к нашим боевым порядкам, но тут их встречал дружный огонь из крупнокалиберных пулеметов воздушных стрелков-радистов и стрелков, и они вели малоэффективный огонь по нашим самолетам с больших дистанций. Мы шли сомкнутым, почти парадным строем. Впереди, на изгибе Дуная, показался Эстергом. На широком мутно-сером полотне реки все отчетливее становились цели: длинные узкие полоски мостов. Штурманы у прицелов, бомболюки открыты. Почему молчат зенитки врага? Наш подход они обнаружили с опозданием. Но прошло еще мгновение, и вокруг заполыхали черные шапки разрывов зенитных снарядов, которые почти точно ложились по высоте и направлению. До сбрасывания бомб оставались считанные секунды, поэтому маневрировать мы не могли... В этот момент крупный осколок зенитного снаряда, разорвавшегося у правого борта нашего самолета, навылет ранил меня в правую ногу, повыше колена. Жгучая боль обожгла тело, но я с еще большим напряжением застыл у штурвала. Вдруг в кабине раздался сильный взрыв. Пламя ослепило и обожгло. Кабина наполнилась густым едким дымом. Зенитный снаряд попал в верхнюю часть штурвальной колонки, разворотив ее стальное тело, как скорлупу ореха. Когда через открытые боковые окна струей воздуха вынесло дым, я осмотрелся и увидел, что самолет с крутым правым креном скользит к земле. Немедленно ставлю рули на вывод, но самолет продолжает снижаться. Тогда я понял: перебито управление элеронами. Что делать? Прыгать? Внизу Дунай, далее горы, покрытые лесом, и войска. Масса вражеских войск, а это, значит, позорный фашистский плен для меня и троих моих боевых товарищей. Нет, такое решение нельзя принять. Прежде всего — остановить падение самолета... Я дал правому мотору полные обороты, у левого — убрал почти полностью. Самолет вяло вышел из крена. Значит, можно выполнить боевую задачу. Мы пошли на заданную цель. Через некоторое время самолет облегченно вздрогнул — это штурман сбросил бомбовый груз на головы врагов. Главная задача выполнена, теперь попытаемся догнать группу, которая далеко впереди и на тысячу метров выше нас. Снаряд, попавший а кабину, вывел из строя все пилотажные приборы, часть навигационных приборов, радио и телефонную связь, повредил разное оборудование. Через огромную дыру в приборной «доске, образовавшуюся от взрыва, стал виден штурман Александр Жмаев. Он спокойно исполнял свои обязанности, жестами и мимикой старался меня успокоить и ободрить. Затем передал записку с расчетными данными для возвращения на свой аэродром. Как себя чувствуют воздушный стрелок-радист старшина Тетенкин и стрелок рядовой Афонин? Спустя некоторое время началось знакомое подрагивание самолета — это заговорили хвостовые крупнокалиберные пулеметы стрелков. Значит, живы и отражают атаки истребителей. Фашистские стервятники пытались любой ценой добить наш израненный самолет, но этого им сделать не удалось. Все атаки отбили наши истребители. Немало врагов в этот день было похоронено в холодных волнах Дуная. Рваные раны на ноге сильно кровоточили. Чтобы избежать большой потери крови, оторвал от нижнего белья несколько лоскутов, сделал из них пробки и прикрыл кровоточащие отверстия. Большего я тогда сделать не смог, так как управление малопослушным самолетом требовало очень большого внимания. Спустя некоторое время пересекли линию фронта. Слева и выше нас на минимально возможном интервале шел истребитель сопровождения. Трудно выразить словами волнующее чувство благодарности, которое испытывали мы к товарищу по оружию. Впереди показался аэродром базирования истребителей. Наш сопровождающий знаками предложил сделать посадку у них. Штурман передал записку с данными на последний отрезок маршрута. В ней значилось, что до нашего аэродрома оставалось не более двадцати минут полета. Я решил идти на свой аэродром. Ну и долгими показались эти двадцать минут! Над нашим аэродромом кружили в воздухе, ожидая очереди на посадку, самолеты двух полков. Первый полк производил посадку, второй — готовился к ней. По движению дыма и пыли у земли было хорошо видно, что над посадочной полосой дует свежий боковой ветер. Без управления элеронами точно зайти на узкую бетонированную полосу в таких условиях невозможно. Рядом с полосой на всей площади летного поля стоят самолеты дивизии, и малейшая неточность могла привести к нежелательным последствиям. Для нас оставался один выбор — найти ровную площадку в поле, недалеко от аэродрома. Всего несколько секунд ушло на уточнение обстановки. Город и аэродром остались позади. Необходимо было выполнить изрядный разворот, выйти по прямой на небольшую и ровную площадку, примерно а пяти километрах от Дебрецена. Эту площадку мы хорошо знали, так как она лежала в створе взлетной полосы и о ней всегда упоминалось перед вылетами на случай отказа двигателей на взлете, высота около трехсот метров. Неожиданно, небольшой вначале, крен стал резко увеличиваться, высота полета быстро уменьшалась. Огромным напряжением сил, с помощью двигателей, рулей поворота и высоты мне удалось выровнять самолет. Стараюсь подойти к границе площадки на минимально возможной скорости, близкой к посадочной. Шасси выпущены, основные стойки шасси встали на замки. Но мы не знали тогда, что главный упорный подкос передней ноги перебит зенитным снарядом и нога не послужит опорой самолету при соприкосновении с землей. Плавно убираю обороты двигателей, выключаю общий рубильник зажигания, произвожу посадку. Пролетев границу площадки, самолет плавно коснулся земли основными колесами и покатился, теряя скорость и постепенно опуская нос. Только перед полной остановкой он коснулся земли носовой частью штурманской кабины и остановился. Передняя часть кабины оказалась смятой, но штурман цел и невредим! С трудом удалось открыть фонарь кабины. Когда подошли штурман и радист, я уже едва передвигал руками; в глазах было какое-то мерцание, охватила необыкновенная слабость и усталость. Они вынесли меня, уложили на землю у самолета, постелив под голову какой-то чехол. Штурман достал из самолетной аптечки бинты и принялся перевязывать мою раненую ногу. Друзья предложили папиросу, я закурил...
Появился связной самолет. Приземлиться на нашей площадке он не решился, она оказалась изрытой старыми воронками и траншеями. Вскоре подкатил трехтонный грузовик: он первым сумел пробраться к нам через все преграды. Мы быстро погрузились и отправились на нем в город, в полковой лазарет. Я немедленно попал в руки нашего уважаемого врача «по всем болезням», как в шутку его называли, капитана медицинской службы Кахиани. Остальные целыми и невредимыми снова оказались в кругу однополчан.
Меня быстро подготовили к операции. Несмотря на осложнения, вызванные кровотечением, она прошла удачно. Работоспособность ноги была сохранена полностью. В этом сказалось замечательное хирургическое искусство Кахиани, который исполняя свое благородное дело, всегда вкладывал в него все силы, любовь, умение и творческую мысль. Через полтора месяца я снова был в строю. Потекли дни жарких сражений за полный и окончательный разгром немецко-фашистских захватчиков. Последние два успешных боевых вылета в составе полка мы сделали 9 мая 1945 года, ударив по остаткам разгромленной группировки немецко-фашистских войск, не пожелавших капитулировать.
Это случилось в декабре 1944 года, когда войска 2-го Украинского фронта, вели бои на подступах к Будапешту. Наша 218-я авиационная бомбардировочная дивизия в то время дислоцировалась на аэродроме Дебрецен. Отсюда наносились бомбовые удары с воздуха по живой силе, технике и резервам врага. Боевое задание, которое нам предстояло выполнить 8 декабря 1944 года, было нелегким. Намечалось разрушить мосты и переправы через Дунай у Эстергома — важного узла сопротивления немецко-фашистских войск. Вспыхнула в воздухе зеленая ракета. Соблюдая строгую очередность, двухмоторные бомбардировщики порулили на взлетную полосу. Мы — ведущие левого звена первой эскадрильи. Нашу девятку, а значит, и полк, вели его командир подполковник Прокофьев со штурманом Каменским. Вторая и третья эскадрильи шли на дистанции 250—300 м друг от друга с небольшим превышением. Истребители сопровождения пристроились по сторонам, выше полковой колонны, и мы взяли курс на цель. Вот и линия фронта. Далеко внизу передний край, там идет напряженный бой. Сквозь утреннюю дымку и облака разноцветного дыма тускло просматривались разрывы снарядов и вспышки орудийных выстрелов. Даже на высоте полета — 2500 м чувствовался запах гари и порохового дыма. Сразу же за линией фронта нас атаковали истребители противника. Они пытались незаметно зайти с задней полусферы, но были взяты в клещи нашими истребителями сопровождения. Завязался воздушный бой. Отдельным фашистским стервятникам удавалось прорваться к нашим боевым порядкам, но тут их встречал дружный огонь из крупнокалиберных пулеметов воздушных стрелков-радистов и стрелков, и они вели малоэффективный огонь по нашим самолетам с больших дистанций. Мы шли сомкнутым, почти парадным строем. Впереди, на изгибе Дуная, показался Эстергом. На широком мутно-сером полотне реки все отчетливее становились цели: длинные узкие полоски мостов. Штурманы у прицелов, бомболюки открыты. Почему молчат зенитки врага? Наш подход они обнаружили с опозданием. Но прошло еще мгновение, и вокруг заполыхали черные шапки разрывов зенитных снарядов, которые почти точно ложились по высоте и направлению. До сбрасывания бомб оставались считанные секунды, поэтому маневрировать мы не могли... В этот момент крупный осколок зенитного снаряда, разорвавшегося у правого борта нашего самолета, навылет ранил меня в правую ногу, повыше колена. Жгучая боль обожгла тело, но я с еще большим напряжением застыл у штурвала. Вдруг в кабине раздался сильный взрыв. Пламя ослепило и обожгло. Кабина наполнилась густым едким дымом. Зенитный снаряд попал в верхнюю часть штурвальной колонки, разворотив ее стальное тело, как скорлупу ореха. Когда через открытые боковые окна струей воздуха вынесло дым, я осмотрелся и увидел, что самолет с крутым правым креном скользит к земле. Немедленно ставлю рули на вывод, но самолет продолжает снижаться. Тогда я понял: перебито управление элеронами. Что делать? Прыгать? Внизу Дунай, далее горы, покрытые лесом, и войска. Масса вражеских войск, а это, значит, позорный фашистский плен для меня и троих моих боевых товарищей. Нет, такое решение нельзя принять. Прежде всего — остановить падение самолета... Я дал правому мотору полные обороты, у левого — убрал почти полностью. Самолет вяло вышел из крена. Значит, можно выполнить боевую задачу. Мы пошли на заданную цель. Через некоторое время самолет облегченно вздрогнул — это штурман сбросил бомбовый груз на головы врагов. Главная задача выполнена, теперь попытаемся догнать группу, которая далеко впереди и на тысячу метров выше нас. Снаряд, попавший а кабину, вывел из строя все пилотажные приборы, часть навигационных приборов, радио и телефонную связь, повредил разное оборудование. Через огромную дыру в приборной «доске, образовавшуюся от взрыва, стал виден штурман Александр Жмаев. Он спокойно исполнял свои обязанности, жестами и мимикой старался меня успокоить и ободрить. Затем передал записку с расчетными данными для возвращения на свой аэродром. Как себя чувствуют воздушный стрелок-радист старшина Тетенкин и стрелок рядовой Афонин? Спустя некоторое время началось знакомое подрагивание самолета — это заговорили хвостовые крупнокалиберные пулеметы стрелков. Значит, живы и отражают атаки истребителей. Фашистские стервятники пытались любой ценой добить наш израненный самолет, но этого им сделать не удалось. Все атаки отбили наши истребители. Немало врагов в этот день было похоронено в холодных волнах Дуная. Рваные раны на ноге сильно кровоточили. Чтобы избежать большой потери крови, оторвал от нижнего белья несколько лоскутов, сделал из них пробки и прикрыл кровоточащие отверстия. Большего я тогда сделать не смог, так как управление малопослушным самолетом требовало очень большого внимания. Спустя некоторое время пересекли линию фронта. Слева и выше нас на минимально возможном интервале шел истребитель сопровождения. Трудно выразить словами волнующее чувство благодарности, которое испытывали мы к товарищу по оружию. Впереди показался аэродром базирования истребителей. Наш сопровождающий знаками предложил сделать посадку у них. Штурман передал записку с данными на последний отрезок маршрута. В ней значилось, что до нашего аэродрома оставалось не более двадцати минут полета. Я решил идти на свой аэродром. Ну и долгими показались эти двадцать минут! Над нашим аэродромом кружили в воздухе, ожидая очереди на посадку, самолеты двух полков. Первый полк производил посадку, второй — готовился к ней. По движению дыма и пыли у земли было хорошо видно, что над посадочной полосой дует свежий боковой ветер. Без управления элеронами точно зайти на узкую бетонированную полосу в таких условиях невозможно. Рядом с полосой на всей площади летного поля стоят самолеты дивизии, и малейшая неточность могла привести к нежелательным последствиям. Для нас оставался один выбор — найти ровную площадку в поле, недалеко от аэродрома. Всего несколько секунд ушло на уточнение обстановки. Город и аэродром остались позади. Необходимо было выполнить изрядный разворот, выйти по прямой на небольшую и ровную площадку, примерно а пяти километрах от Дебрецена. Эту площадку мы хорошо знали, так как она лежала в створе взлетной полосы и о ней всегда упоминалось перед вылетами на случай отказа двигателей на взлете, высота около трехсот метров. Неожиданно, небольшой вначале, крен стал резко увеличиваться, высота полета быстро уменьшалась. Огромным напряжением сил, с помощью двигателей, рулей поворота и высоты мне удалось выровнять самолет. Стараюсь подойти к границе площадки на минимально возможной скорости, близкой к посадочной. Шасси выпущены, основные стойки шасси встали на замки. Но мы не знали тогда, что главный упорный подкос передней ноги перебит зенитным снарядом и нога не послужит опорой самолету при соприкосновении с землей. Плавно убираю обороты двигателей, выключаю общий рубильник зажигания, произвожу посадку. Пролетев границу площадки, самолет плавно коснулся земли основными колесами и покатился, теряя скорость и постепенно опуская нос. Только перед полной остановкой он коснулся земли носовой частью штурманской кабины и остановился. Передняя часть кабины оказалась смятой, но штурман цел и невредим! С трудом удалось открыть фонарь кабины. Когда подошли штурман и радист, я уже едва передвигал руками; в глазах было какое-то мерцание, охватила необыкновенная слабость и усталость. Они вынесли меня, уложили на землю у самолета, постелив под голову какой-то чехол. Штурман достал из самолетной аптечки бинты и принялся перевязывать мою раненую ногу. Друзья предложили папиросу, я закурил...
Появился связной самолет. Приземлиться на нашей площадке он не решился, она оказалась изрытой старыми воронками и траншеями. Вскоре подкатил трехтонный грузовик: он первым сумел пробраться к нам через все преграды. Мы быстро погрузились и отправились на нем в город, в полковой лазарет. Я немедленно попал в руки нашего уважаемого врача «по всем болезням», как в шутку его называли, капитана медицинской службы Кахиани. Остальные целыми и невредимыми снова оказались в кругу однополчан.
Меня быстро подготовили к операции. Несмотря на осложнения, вызванные кровотечением, она прошла удачно. Работоспособность ноги была сохранена полностью. В этом сказалось замечательное хирургическое искусство Кахиани, который исполняя свое благородное дело, всегда вкладывал в него все силы, любовь, умение и творческую мысль. Через полтора месяца я снова был в строю. Потекли дни жарких сражений за полный и окончательный разгром немецко-фашистских захватчиков. Последние два успешных боевых вылета в составе полка мы сделали 9 мая 1945 года, ударив по остаткам разгромленной группировки немецко-фашистских войск, не пожелавших капитулировать.